Маркёр Коля Черный

Будучи сам игроком, Олег Скуратов писал главным образом об игре и об игроках. Но игра в его новеллах- всего лишь коллизия. Главная тема исследования - Дух человека, его достоинство и благородство. Как сказал кто-то из великих, “сюжет- это гвоздь, на который я вешаю свои картины”.

Сам Скуратов включил этот рассказ в сборник “Особенности национальной игры”. К нам же рассказ попал благодаря одному из завзятых любителей бильярда, который подошел к репортеру «Бильярдного мира» на трибуне чемпионата мира в Алматы и скромно спросил: «Может, интересно будет вашим читателям». И протянул газетную вырезку: «Игрок», N№4 за 1996 год.

Оказалось – еще как интересно!

В конце пятидесятых мы сошлись по игроцким делам. Ему было за шестьдесят, а мне – двадцать пять – вот я и слушал его, развесив уши. Был он неистощим на юмор, а рассказчиком был первостатейным. Во многих играх понимал толк, но выше всего «катал» в бильярд. Однажды старые игроки поведали мне вот какую историю…

В годы нэпа Коля черный служил маркером в ленинградском Доме Искусств. Здесь, на Невском, 86 собиралась вся игровая элита. И однажды Коля схлестнулся в принципиальной игре с председателем профсоюза ленинградских артистов Васей Гущинским – легендарной личностью, о котором еще в двадцатых годах пел шуточные куплеты Игорь Ильинский.

Играли, увеличивая ставку в каждой очередной партии. И, наконец, в заключительной – «американка» – поставили на кон всю наличность. Гущинский – профвзносы актеров (с которыми он по дороге в банк забежал «на минуточку» в бильярдную), а Черный – весь «обмолот», собранный за месяц безупречной игры.

И вот на столе два последних шара. Через «всю Ивановскую» бьет Черный. Бьет, почти не целясь, явно рисуясь перед публикой. А игра не любит самонадеянных. Шар, зазвенев в дужках, останавливается в лузе. Кажется, стоит дунуть, и он упадет в сетку…

Гущинский завопил от радости, тщательно намелил кий и прицелился. Коля закрыл глаза. Но тут Гущинский положил на сукно кий и с издевательской улыбкой предложил партнеру – сдай, мол, без удара партию, а я дам отступного на бутылку… Короче говоря, выигрыш (несколько тысяч) он желал получить без риска.

Черный попросил две бутылки. Он понимал, что положение безнадежно. Не пожадничай председатель профкома, и взносы артистов плюс деньги маркера он бы унес с собой…

– Только одну бутылку… – твердил Гущинский, посмеиваясь.

У маркера всегда есть друзья в бильярдной. Пока велся торг, один из них мазнул мылом кончик кия профсоюзного лидера и невинно отошел в сторону.

– Бей, – сказал Коля, – не надо мне твоей бутылки. Русские не сдаются!

Гущинский поправил волосы, взял в руки кий и уверенно пробил. Наклейка кия скользнула по округлости шара – скиксовала, как говорят бильярдисты. Шар метнулся в сторону и стал у борта.

Когда Коля Черный забил этот злополучный шар, Гущинский заплатил деньги, влез на подоконник и спрыгнул со второго этажа на асфальт. Подозреваю, что финал этой истории несколько драматизирован, но Коля клялся, что так все оно и было.

– Никогда не думай, что ты хитрее других, ожидай лучшего хода противника, – говаривал старый маркер и в подтверждение этих слов рассказывал про свою давнюю гастроль в Харьков…

В тридцатых годах он водил дружбу с неким Архангелом Харьковским, который работал там в славной маркерской должности. Он подавал шары еще при Николае II, был судьей в спорах офицеров при Керенском, а в годы нэпа сводил «упакованных» клиентов с профессионалами кия. При всех властях Харьковский оставался маркером. И свое дело любил и знал до тонкости. А все, что происходило за окнами подвала, его не касалось. “Архангел играл высоко, – рассказывал Коля – умел притемнить, когда надо, и был неистощим на всякие выдумки”.

Про одну из таких «выдумок» он и вел речь… Во время приезда Харьковского в Ленинград Черный выиграл у кого-то немалые деньги. Архангел тотчас уехал и прислал письмо: «Приезжай, есть дело».

– В Харькове, – рассказывал Коля, –

приятель встретил меня как графа. На шикарной машине отвез домой, угостил по высшему рангу. Есть, говорит, партнер, который может проиграть мешок денег. Из «бывших», имел свой завод в Мефере. Но со мной не играет – боится. Да и всех местных игроков знает. Приходит в бильярдную ежедневно и балуется по небольшому кушу. С незнакомым играть не станет – пуганый.

– Так как же я игру с ним сведу?

– А вот слушай…

На следующий день по указанию Харьковского я закупил ведро зеленой масляной краски. Купил кисть. Архангел переодел меня в спецовку и сапоги и только тогда выпустил в бильярдную. Крась, говорит, стену, да не свались со стремянки. И наблюдай потихоньку за пятым столом, за игрой лысого.

Мой будущий партнер появлялся обычно к пяти вечера. К этому часу я уже лазил по стенке, аккуратно закрашивая щели и выбоины. Лысый играл в «Американку» со знаменитым (так мне шепнул хозяин) харьковским парикмахером – законченным пижоном (а это уже я сам установил) и почти каждый день у него выигрывал. Но и «мой» тоже был не мастак. Постановка удара, манера бить без отыгрыша и многое другое подсказывало мне, что можно без риска дать ему пару шаров вперед. Поскорее, думаю, бы до него добраться!

Архангел часто покрикивал на меня «неровно кладешь краску!» или еще что-нибудь в этом роде. А лысый как-то спросил, не выкрашу ли я ему дачу. Все шло по плану. Когда толстяк привык к моей личности, я начал со стремянки подавать глупые реплики. Мол, не в ту лузу следовало бить. Однажды, когда он смазал простого шара, я нарочно рассмеялся на всю бильярдную, как научил Харьковский. Лысый вспылил: «А Вы-то сами забьете?!»

Слез я с лестницы, взял в руки кий… «Нет, – говорит мой клиент, – без ставки и у меня бы промашка не вышла. Рискните на пару сотенок, если деньги, конечно, есть». И тогда я лезу под свою замусоленную спецовку, достаю толстую пачку денег, завернутую в газету и кладу на сукно. Ну, точно – купец Рогожин! «На сколько? – спрашиваю. – На двести?» Ударили по рукам, и я нарочно промазал. Толстяк усмехнулся и говорит: «Не хочу у рабочего человека деньги за ерундовый спор брать. Лучше сыграем на них – может быть, отыграешься». А мне только этого и надо. Все складывалось как нельзя лучше, все как задумывал хитроумный Харьковский.

– Играли мы с лысым весь вечер, – продолжал Коля, – а потом маркер закрыл двери своей конторы, и мы остались на ночь. И вышел я утром из этого подвала лишь с деньгами на третью полку в почтовом поезде. Вначале я проигрывал толстяку на равных. Потом мой клиент дал мне шар фору. А затем – даже два. И все равно ободрал, как липку. Ни в Москве, ни в Питере не встречал я таких игроков…

Позже узнал я, что за свой дьявольский дар класть в лузу чуть ли не любого шара, получил лысый в Баку и Одессе кличку «Кладос», что в южных городах самые лучшие бильярдисты не играют с ним иначе, чем, получив фору в три-четыре шара. И я о нем слышал ранее, но в лицо не знал. За это и заплатил. Не позорно проиграть такому сопернику. Но обидно до слез, что до начала той игры я всю бильярдную Харьковскому выкрасил. Да и долю с моих денег он, конечно, не забыл получить. Когда уезжал,


источник